Сначала я не поняла, какая часть серого анонимного мусора его заинтересовала. Сломанная скрипка, что-то вроде пары роликовых коньков, кожаные плети, хомуты и кисточки. За всем этим высветились два пыльных объекта, похожих на игрушки. Китайские собаки. Я глазела на них секунд пять, пока до меня дошло.

– Неужели твои гончие Гавриила?

– Именно и в точности так. Подержи фонарь, пожалуйста…

Он осторожно отложил сбрую и взял одну из собак в руки. С удивлением я обнаружила, как осторожно, почти нежно, он умеет обращаться с предметами. Достал платок и стал вытирать с собаки пыль. Она медленно оживала под нежными движениями платка. Странное существо, смесь льва и собаки, примерно шесть дюймов высотой, сделанная из сияющего ярко-желтого фарфора. Она присела на задних лапах, одну переднюю положила на мяч. Голова повернута к плечу, уши откинуты назад, широкий рот улыбается. Густая волнистая грива. Хвост закинут на спину. Веселое внимание, игривая пламенность. Ее подружка на полу, покрытая пылью, держала под лапой не мяч, а щенка с пушистым хвостом.

– Кто бы мог подумать? – сказал Чарльз. – Что ты о них думаешь?

– Не спрашивай, ради Бога. Я в этом не разбираюсь. Правда предполагается, что это собаки?

– Их называют собаками Фо, или буддистскими львами. В точности никто не уверен, каких зверей они из себя изображают.

– А кто такой Фо?

– Сам Будда. Это – единственные действующие лица буддистской мифологии, которым разрешено убивать, и только для защиты господина Будды. Официально они – защитники его храма. – Чарльз повертел сияющее существо в своих руках. Морщинистое создание усмехнулось, как пекинес.

– Знаешь, – сказала я, – мне кажется, я их помню. Но непонятно, как они сюда попали. Я думала…

– Да, – сказал Чарльз. Он опять поставил собаку на пол, резко выпрямился и взял фонарь из моей руки. У меня создалось впечатление, что он не слышал произнесенных слов. – Продолжим нашу программу? – Не дожидаясь ответа и больше не разглядывая содержимое комнаты, он быстро вышел в коридор.

Там было тихо и темно, также пахло пылью. Мимо проплывали нарисованные на стенах деревья, прерываемые пещерами дверей. Впереди коридор не резко повернул налево, фонарь осветил еще один дверной проем той же формы, как и остальные, но все равно совсем другой. Не зияющая пещера. Арку перекрывала дубовая дверь, новая и прочная, как корабль, и не только плотно закрытая, но и запертая на новый замок. Луч фонаря задержался на ней на минуту, потом перешел на соседнюю дверь. Тоже новый замок. Я выдохнула:

– Прямо сокровищница, да?

Кузен не ответил. Луч света медленно пополз по двери к зарешеченному вентилятору, опять вниз, к тому, что стояло рядом. Он направился посмотреть, и я последовала за ним. Между двух дверей прислонились к стене около двенадцати ярко-желтых расписных жестянок, размером с банки из-под бензина. При свете фонаря я увидела яркие черные буквы:

– Идеально для жарки, майонеза, салатов.

А ниже кое-что еще. Я замерла. Чарльз перевел луч на меня:

– В чем дело?

– На банках, – сказала я, прищурившись, – я заметила… Не помню, где видела раньше. А, вспомнила, ерунда. Рисунок на банках, бегущая собака.

– Да. И что ты про нее знаешь?

– Да ничего. Просто видела ее раньше.

– Где?

Даже странно, кузен очень заинтересовался.

– Днем в воскресенье рядом с деревней, куда возил меня Хамид. Я говорила, да? Поле с подсолнечниками и знак на стволе дерева – красная собака, похожая на гончую.

– Та же самая?

– По-моему.

Мы подошли поближе, под рисунком я увидела надпись:

– Сорт «охотничья собака». Высшее качество, остерегайтесь подделок.

Чарльз сосредоточено смотрел, потом заговорил:

– Знаешь, Нар-Эль-Сальк, по-моему, какое-то сокращение от арабского слова, обозначающего гончих. Река гончих. Местное производство, другими словами. Такую ты видела в поле?

– В точности. Местное производство, очевидно, подсолнечного масла, а то, что я видела – отметка поля. Я где-то читала, что крестьяне так маркируют свой урожай. В этом, наверное, есть смысл, если многие из них не умеют читать. Но тут запас лет на десять. Зачем нужно столько растительного масла?

Он поднял одну из банок и опять опустил.

– Пустая.

– А чем ты так заинтересовался?

– Не здесь и не сейчас. Давай лучше покончим с этим. И перестанем разговаривать.

Повернув в изгиб коридора, мы увидели впереди, примерно в тридцати ярдах, широкую лестницу и в конце еще одну арку. Дверь была открыта, створка прислонилась к стене, но в арке висела тяжелая занавеска. С одного краю пробивалась полоса света. Мы остановились и прислушались. Даже дыхание казалось громким в мертвом воздухе, но ничего не шевелилось, ни звука не доносилось из-за занавешенного проема.

Осторожно зажав фонарь рукой, так что только слабый розовый отблеск пробивался наружу, Чарльз поднялся по лестнице и медленно придвинулся к арке. Остановился, я – у его плеча. Фонарь он выключил, теперь светилась только щель у края занавеса.

Все так же ни звука. Но я почувствовала запах чудного табака бабушки Ха. Должно быть, это – диван принца. Она где-то очень близко. Может, читала и заснула над книжкой. Я не слышал ее дыхания, но комната же очень большая, а если она задвинула полог на кровати…

Кузен протянул руку и отодвинул край занавеса на несколько дюймов. Приложил к щели глаз. Я тоже наклонилась и стала смотреть.

Действительно, спальня принца. Это – занавес за кроватью бабушки Ха. Очень мало света. Щель казалась светлой только по сравнению с темнотой, где пребывали мы. Лампа слабо светила со стола, хранила в себе совсем маленький язычок пламени. Но я же знала комнату и ясно все различала. В точности, как прошлой ночью: стул, немытые тарелки на столе, шкаф, миска на полу с надписью «собака», наполовину заполненная молоком для кошки, а на кровати…

Сначала мне показалось, что бабушка Ха там, в ярде от нас, сидит, как прошлой ночью, в своих шалях и шелках. Потом я увидела, что комната пуста. Темный угол у изголовья скрывал только кипу одеял, красную кофту и скомканную шаль.

Через секунду мне стало плохо, холодная волна озноба прошла по телу. С кровати на нас смотрела кошка. Чарльз увидел ее одновременно. Когда я отшатнулась назад, он отпустил занавес и отступил вместе со мной. Обнял.

– Все хорошо, она сюда не пойдет.

– Правда?

– Конечно, все в порядке, любимая, расслабься. – Я дрожала, он обнял меня еще крепче. Моя макушка прижалась к его подбородку. – Потерпи минуточку, и пойдем. – Он не ослаблял объятий, пока я не перестала дрожать и мерзнуть. Темно и тихо. По дыханию Чарльза я слышала, что он отвернулся, прислушивается и присматривается. Повернулся обратно, вдохнул, будто собрался заговорить, щека прижалась к моим волосам. «Кристи»…

– Да?

Пауза. От его дыхания шевельнулись мои волосы.

– Ничего. Все в порядке?

– Да.

– Тогда пошли.

– Ты… Правда не хочешь дождаться и увидеть бабушку Ха? Я почему-то не думаю…

– Нет. Забудь все, возвращаемся.

– Я чувствую себя виноватой, Чарльз.

– И совершенно правильно. – Он тихо и нежно надо мной издевался. – Смелей, моя любовь, она тебя не поймает. Будь большой смелой девочкой, Чарльз победит противную кошку.

Ужас почти пропал. Я захихикала.

– Большой храбрый Чарльз. А если мы встретим собак? Мне уже хорошо, спасибо.

– Правда? Ну и хватит приключений на ночь. Возвращаемся в твой гарем, моя девочка.

Разрисованная дверь была все так же открыта. Воздух перед павильоном восхитительно свеж и сладок. Мы прошли по мосту до провала, я перепрыгнула следом за Чарльзом. Он не отослал меня сразу.

– Кристи. Я должен тебе кое-что сказать.

– Я поняла. Поняла, что ты что-то скрываешь. Ну?

– Ты не совсем права. Точно я ничего не знаю. Скажем, меня мучили дикие догадки. И я сразу понял, что кое-что очень подозрительно, как говорится, пахнет жареным. Но, и очень прошу понять, пока ничего тебе не скажу.